Охотник на ведьм - Страница 18

— Да ты, милок, вроде пьяный, — усмехнулась старуха, — на ногах не устоишь. И кровь вона на руке. Где так разбиться угораздило?

— Кровь?

Вдруг что-то сильно ударило, порвав рубашку на плече, и через несколько секунд я почувствовал, как заструилась теплая струйка, закапала большими, круглыми пятнами на землю. А ведьма так и не двинулась с места, но я понял: рванусь к ней, она, не сделав ни одного движения, окажется в другом месте. Так и будет стоять, рассматривая меня темными бездонными глазами и сложив морщинистые руки на ветхом переднике. Стоять и спокойно наблюдать, как слабею, истекая кровью.

— Ведьма…

— Гляди ты, — прошипела она, — наш-ш-шелся все-таки.

— А кого ты здесь ожидала увидеть? Епископа? — тяжело дыша, спросил я.

— Умирать не страшно будет?

— Не страшнее, чем жить…

— Экий ты горячий, — она покачала головой, — из молодых, видно. Поди, и месяца нет, как силушку почувствовал?

— А твоя в этом печаль, бабушка, сколько?

— Это пра-а-авильно, — она тянула слова, звуки выходили сиплыми, тяжелыми. Каждое слово давило, прижимая к земле. Каждой клеточкой своего тела ощущал ее волшбу.

— А как нашел-то? — Ведьма смотрела на меня, пронизывая взглядом насквозь. Поверьте — это не красивое выражение, она и правда видела.

— Ксендз погибший весточку оставил. Помнишь 1930 год?

— Врешь, не должен был ничего оставить!

— Как видишь, он успел. Молодая была, видать, и ошиблась.

— Эх, видно, не усмотрела я в нем чего-то… А по виду хлипкий был, слабенький, — она усмехнулась и махнула в мою сторону рукой.

Черт! Ноги пронзила боль, и я упал на колени, успев заметить, как брюки на бедре окрасились красным. С-с-сука… Ну уж нет, Ведьма, хрен тебе, чтобы Сашка Айдаров на коленях перед нежитью стоял!

Ухватившись на колья ограды, я медленно поднялся на ноги. Тяжело, словно на плечах штанга за сотню килограмм. Каждую травинку на земле вижу. Она сейчас милее самой мягкой подушки. Лечь бы, прижаться щекой и заснуть… Медленно, словно выдираясь из вязкой трясины, встаю на ноги.

— Зря ты это удумал, — она покачала головой, — лежал бы. Оно покойнее…

— А вот это видала, — я поднимаю дрожащую левую руку, показывая ей перстень.

— Ох насмешил, милок, — она оскалила зубы, — колечком против меня обороняться надумал? Не моя на нем смерть, попутал ты что-то…

— Это смотря как посмотреть!

Из последних сил к левой руке взлетает правая, сжимающая Кимбер, кисти защелкиваются в глухой замок и, не успев прицелиться, делаю первый выстрел. Ахнул сорок пятый калибр, отразился звонким эхом от леса и через мгновение расцвел кровавым цветком на ее животе. Какой же нечеловеческой силой обладала эта старуха, стоящая напротив меня, что даже после серебряной пули она еще может удерживать меня на месте?! Но нет, все же достал — дернулась. Мертво, будто дерево подрубленное. Неужто серебряной пули не ожидала? Но сильна старуха, ох сильна — выпрямилась!

— Разве…

— А ты чего ожидала? — стреляю еще раз.

Достал все таки! Стоит крепко, но безвольно, словно вышибло из нее силу, превратив в обычную старуху, забрав последнее желание, — жить. Пошатнулась, привалилась к стене.

— Жаль, — протянула она, — жаль, не успела себе смену подготовить. Тяжко будет умирать, томко. Да, видно, время пришло. Не поможешь мне, Охотник?

— Пулю… В голову… Всадить? — я словно отхаркиваюсь словами. Тяжесть из тела уходит медленно, тягуче, нехотя…

— Успеешь еще навоеваться, — старуха покачала головой, — подай, напоследок, воды напиться…

— Воды?

— Невжель кружку не подымешь? Вон, ведро у колодца. Зачем старуху, перед смертью мучить? А доброе дело тебе зачтется.

Тело тяжелое, деревянное, двигаюсь как во сне. Не спуская со старухи глаз, подошел к деревянному срубу. Обычное ведро, до краев наполненное прозрачной водой. Рядом, на колышке, железная кружка с черным пятном отколовшейся эмали. Зачерпнул воды и на непослушных ногах делаю шаг к ведьме. Даже не заметил, просто почувствовал, что пройди еще немного, и все — ходу назад не будет. Где-то в глубине ее темных глаз мелькнула искорка радости, словно переиграла она меня. Но как?!

— Ну что же ты, Охотник, столбом застыл? Старухи испугался? — она уже не просила, скорее торопила, не сводя глаз с моей руки.

Я, словно раздумывая, медленно перевернул кружку и вылил воду на землю. Но, черт меня возьми, как это было трудно сделать! Словно за руку кто-то удерживал, выкручивая запястье!

— Нет, ведьма, извини, придется тебе без водички умирать.

— Иш-ш-шь ты-ы, — протяжно выдохнула она, — понял все-таки. Не хочешь, значит, силу принять. А может, зря? Подумай, мало мне времени осталось…

— Уволь, — покачал головой я. — Подай напиться, принял бы знания, причем вместе с черной сущностью и проклятием, висящим над ним. Правильно?

— Да, — она дернула губой, обнажая в усмешке редкие пожелтевшие зубы, — а может, передумаешь, примешь от уменье? Тебе по земле еще долго бродить-вековать, а сила, пусть и черная — вещь нужная, пригодится.

— Обойдусь, — сквозь зубы процедил я и, подняв пистолет, стреляю ей в голову.

И зашумело вокруг меня, завертелся кольцом ветер, скрывая окружающий мир за пыльным вихрем взбесившейся природы. Еще не успела старуха упасть на землю, как ее дом словно задышал в последней попытке выстоять. Что-то блеснуло в окнах, сверкнуло злыми глазами, понеслись неясные тени по углам хутора, словно крысы, бегущие с тонущего корабля. Старый дом заскрипел, двинулся на меня стенами и рухнул, разваливаясь темными полусгнившими бревнами, пахнув затхлым запахом заброшенного жилья…